Повесть о Шести Сотках - Алексей Доброхотов

Благодаря своей немногочисленности садоводство жило довольно тихо. Далеко не все обитатели дальнего Петербурга утруждали себя посетить свои крохотные владения на короткие выходные. В основном наезжали обладатели собственных автомашин. Оседлав течение времени, они потихоньку отстраивали новые дома и скупали заброшенные соседние участки. Время такое пришло, другое, кусачее. Новая жизнь несла за собой иные ценности. Молодежь стремилась к уединению, обширным владениям, изысканной архитектуре, полным удобствам. Мода на шесть соток канула в прошлое. Притиснутые со всех сторон убогие постройки первых поселенцев, в большинстве своем слишком скромные, в основном с неказистыми изломанными крышами, позволявшими дешевым способом получать некое подобие мансарды вместо чердака, обреченно ждали своей участи.

Ближайшие к Тимофею Ивановичу соседи уже продали свои сотки предприимчивому адвокату, прельстившемуся живописностью сосновой возвышенности над излучиной тихой реки. Осталась только Ираида Павловна со своим обезноженным, вросшим в землю строительным вагончиком, обитым листами проржавевшей кровельной жести. Рядом с ним маленький садовый домик Тимофея Ивановича выглядел роскошной усадьбой, хотя имел всего одну комнатку, отделенную от кухоньки беленой печкой – шведкой, остекленную веранду и широкое крыльцо с нависающим над ним козырьком, скрывающим от дождя.

И хотя домик так и не приблизился к изначально заданному идеалу, все же внутри он был обустроен с видимой заботой и любовью. В комнатке с одним оконцем вдоль оклеенных выцветшими обоями стен по углам напротив друг друга располагались две полуторные кровати, забросанные залатанными покрывалами. Круглый обеденный стол с запыленным красным транзисторным телевизором отечественного производства, размещался между ними, как рефери на ринге. Старый платяной двухстворчатый шкаф подпирал одну из кроватей, обозначая конец комнаты. Далее следовала кухонька, где с трудом ютились между окном, печкой и входной дверью деревянный буфет с посудой, кухонный стол крытый порезанной клеенкой, три табуретки и белая эмалированная мойка.

* * *

Тимофей Иванович усадил Ираиду Павловну на кухне возле окна, ополоснул руки и поставил чайник на газовую плитку.

За десяток лет ближайшего соседства им так ни разу и не пришлось вместе посидеть за одним столом за обыкновенной чашкой горячего чая. Как это не покажется странным, но, как правило, близким людям уделяется внимания гораздо меньше, чем тем, кто изредка наведывается издалека. Быть может, срабатывает представление о том, что возможности поговорить завтра окажется больше, чем сегодня. Надо только доделать то или другое дело, что на деле до конца никогда не доделывается, а влечет за собой новое, тоже важное и неотложное, а за ним другое не менее настоятельное. И так, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Круговорот ближайших забот завлекает в свою цепкую орбиту и удерживает, пока хватает сил и здоровья не свалиться с ног в объятия неизбежной болезни, а за ней следуют новые заботы, гораздо более близкие и волнующие, чем некто обитающий на соседнем участке в плену повседневной возни вокруг точки своего миростояния.

Как большинство самостоятельных мужчин, Тимофей Иванович не любил одноразовых пакетиков и предпочитал старый добрый фарфоровый чайник, дарующий изысканный аромат крепко заваренного чая.

Изредка отвечая на непрекращающийся монолог Ираиды Павловны по вопросам огородных проблем, он неторопливо, по-хозяйски, сервировал стол двумя надтреснутыми чашками, бумажными салфетками, сахарницей с горкой слежавшегося песка, алюминиевыми ложечками и вазочкой с прошлогодним смородиновым вареньем. Затем установил на середину тарелку с пирожками, обстоятельно заварил чай, накрыл чайничек чистым вафельным полотенцем и только после этого явил миру из под полотняной салфетки произведение кулинарного искусства своей соседки.

– Хороши, – с видом знатока оценил он их пышные бока.

– Можно сказать, первый раз такие получились, – тут же включилась Ираида Павловна, – Уже и забыла, как их пекут. Некому печь, так и забываешь, как это делается. В былое время я своего мужа, чем только не баловала. Особенно он у меня любил торт «Наполеон». Помните, раньше модно было его делать. Раскатывать коржи, смазывать кремом…

– Да, да. Мы когда-то тоже его делали. Дети любили крем ложками есть.

– Вот, вот. Теперь больше магазинное берут. А свое-то совсем другое дело. Знаешь из чего сделано. И вкус у своего совсем другой. Мой муж, бывало, сядет за стол, примет стопочку водки, скушает под борщ десятка два пирожков, свалится на кровать и затихнет до утра. И ничего больше ему не нужно. Только его не трогай. Тишина в доме, счастье. А как помер, так… все уже не то. А вам-то, что, жена пирожков не печет?

– Я уж и забыл, как они домашние выглядят, – улыбнулся Тимофей Иванович, разливая по чашкам горячий чай, – Угощайтесь, пожалуйста.

– Магазинные есть нельзя, – констатировала Ираида Павловна, – Их делают из отходов производства. Это я вам как технолог говорю. Выпекаются на маргарине и притом, не лучшего качества. Гастрит – самое легкое, что можно получить от фабричного пирожка. Я своему мужу никогда не позволяла их есть. И все одно не уберегла. Умер от рака. С тех пор и живем вдвоем с дочерью. Да вы, наверное, его помните, – Тимофей Иванович согласно кивнул головой, отправляя в рот первый теплый пирожок, – Веселый был человек, – вздохнула Ираида Павловна, – Вот построю тебе теремок, шутил, и переедем сюда жить. А как было бы хорошо тут жить. И зимой, и летом. И чтоб печка была, колодец, да валеночки… Что надо для счастья? Теперь уже все. Не придется. В другой жизни. Съезжаю отсюда. Продала участок адвокату.

– Да вы что? – едва не поперхнулся Тимофей Иванович.

– Уговорил, черт очкастый. Полгода меня мытарил, за мной ходил, – Ираида Павловна махнула рукой, – Прямо как лист банный прицепился. Продай, да продай. Да, оно и к лучшему. Сюда не сильно-то наездишься. Соберу урожай, закрою калитку и не поминайте меня лихом, дорогой сосед. Буду жить в городе, летом по курортам ездить, здоровье лечить. Дочка моя выросла. На днях замуж, наконец, вышла. Подарок им справлю. Видали, какая она у меня стала. На майские это она с зятем приезжала. Скоро бабушкой меня сделает. Тут уж вовсе не до огорода… И так все время ругали, зачем сюда езжу. Почему себя не берегу. И, правда, так намаюсь на грядках, домой приезжаю чуть живая. Ног под собой не чую. Хотя жалко, конечно, бросать все… Столько сил сюда, можно сказать, положено. Один вагончик, помните, как тащили… Сколько лет-то мы уже с вами соседствуем? Десять? В одно время получали. Но не даром поется в песне: «Все проходит, все пройдет…»

– Это верно, – тяжко вздохнул собеседник, – Значит, один я теперь остался.

– Вы уж тут не скучайте. А то и сами продайте все этому адвокату. Пускай тут себе усадьбу строит. Его дело молодое, – продолжала Ираида Павловна, – Сколько вот таких повылазило. Трясут долларами. Откуда они их только берут. Воруют, не иначе. Где честному человеку столько денег взять? Вот вы на свою пенсию много земли купили? То-то и оно. А он гляди-ка одного купил, второго, третьего… И все мало. Если бы не внук на подходе, ни за что бы не продала. Так нет, узнал откуда-то, про внука.

– Он что угрожал вам? – возмутился старик.

– А кто его разберет, – развела руками соседка, – У него все слова одинаковые, вежливые. Не поймешь, где уговаривает, а где угрожает. Они, эти новые русские, на все способные. Он так и сказал, подумайте, говорит, о внуке. Как его тут понять? Зять молодой. Дочка без работы сидит. Внук на подходе. Сколько денег малышу надо? Я вся больная. Так одно к одному и сложилось.

– И откуда он только взялся на нашу голову… – выдохнул Тимофей Иванович, взял отложенный пирожок и сердито куснул.

– А кто его знает? Они же как мухи из земли повылазили. Я так поняла, что он по этой самой, по приватизации сработал, – пояснила Ираида Павловна, – Больно бойко он про нее рассказывал. Про то, как лихо с каким-то банком распродал несколько крупных заводов. Оттуда, видимо, и большие деньги. Как говориться, другим помог и сам хапнул. А мы все удивляемся, что у нас работать стало некому. Где же тут работать, если все заводы распроданы?

– И как только земля таких носит? Ни стыда у них нет, ни совести, – горько заметил старый рабочий и тихо выматерился.

– Время значит, сосед, такое пришло, чтобы старое все вон выносить. Оно может и правильно. Куда нам за ними угнаться? Вон они какие пошли теперь бойкие. Что адвокат этот, что зять мой. Не то, что мы в молодости. Нам чуточку дай, мы и рады. А им все подавай, все сразу и побольше. Я говорю им, молодым, участок продавать нельзя. Он же нас кормит. Давайте втроем возьмемся. Спасибо еще скажите. Не известно чем оно это новое время для нас обернется. По телевизору, одни гадости показывают. От них уже просто голова болит. А политики эти? Куда они нас своей говорильней заведут, одному богу известно. Все на одно лицо и все за Президента. Я, можно сказать, сюда отдыхать от них приезжаю. У меня здесь и телевизора нет. И не нужен он мне. Мне радио достаточно. Новости расскажет, прогноз погоды передаст и ладно. А они мне, не волнуйся. Все дачи – вчерашний день. Отдыхать надо на юг ездить. Не надо нам твоих соток. Продукты все и в магазинах купить можно. Это не экономно столько сил на них тратить. Но разве сравнишь свой огурчик с магазинным? Это же ни в какое сравнение не идет. У своего вкус, можно сказать, медовый. А морковка? А свекла? Из своей свеклы и борщ особенный вариться. Никакого ресторана не надо. Было бы, правда, кому варить. Себе здесь и чаем обходишься.